Shakespeare. Комментарии к сонету 36

1 twain – двойня, двое, пара; be twain – распасться (надвое), разделиться. ДК

1-2 Специфическое развитие образа “в двух телах – одна душа” (22); здесь: одна любовь в ее двух образных ипостасях – духовной (подлинно человеческой) и плотской (человеческой и животной) или, в терминологии того времени, – небесной и земной.

Тициан, “Две любви” (1514)

Женщина (см. лицо) здесь одна. Нагая ее ипостась (богиня Венера) – это облик Души, где страстность (красный цвет) является преобладающей доминантой. Телесная ипостась женщины облачена в покой целомудрия (белый цвет), то есть в обычной земной жизни активна лишь одна – правая, ведущая – ее рука (красный цвет); и ведома эта рука ее же душевной – небесной, божественной – любовью (непорочной страстью).  То, чем питается Душа, ее земная рука претворяет, множа, в пищу для других – в  образцы естественной красоты (собранные цветы, листья) и искусства (саркофаг). Тициановская Женщина тождественна человеческой Душе (для поэтов-художников – Музе).  

2 Оur undivided loves are one = іn our two loves … one respect (5)

Речь идет о единой (one, 2) любви, как она проявляется в жизни Поэта, отраженная в его поэтическом зеркале – Юноше (our two loves, 5). In our lives (6) – в реальной жизни Автора и в реальной жизни текста-Юноши. Поэт взялся прославлять единую (и единственно естественную человеческую) любовь – небесно-земную, но натолкнулся на сопротивление собственного подсознания (blots, 3-4) и традиционной мужской ментальности (spite, 6).

8 ДК

10 my bewailed guilt – ‘моя оплаканная вина’: оплаканная в 34.6, 13-14 и описанная в 35.13-14 как соучастие в твоей вине. ДК

12 thy name – см. 1.2; 31.1-3. Также см. 40.1-4.

11-12 Честь–Honour – центральное понятие рыцарского кодекса, которое включало честность, достоинство, заслуги, добрую славу (14), неопозоренное имя, титул. ДК

14 thou being mine – ср. 20.14, 22, 31.

• 2 one ≈ 4 alone • ГК

ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ КОММЕНТАРИИ

1 • we two must be twain

Вдохновляющая его любовь, которую Поэт, в порыве Вдохновения, воплощает в литературных образах – в парах влюбленных персонажей его пьес и поэм, – его собственная, поэтому он внес в эти образы реальную, земную правду (14). Но оказалось, что она не во всем тождественна правде истинной любви, true love (21.9), которую он стремится, воспевая, растить в молодых людях, и поэтому его тексты подвергаются кривотолкам (10, 12, 14; сонеты 33–35). Отсюда решение Поэта отделить от друга-Юноши (тебя) собственную несовершенную, неблаговидную, более грубую ‘часть’ (3-4) – прежде всего свое собственное ироническое ‘я’: веселое и сексуальное. Так вот ‘‘Бесплодные усилия любви’’ (LLL) остались единственной любовной комедией, в которой остроумные аристократы и аристократки позволяют себе взаимные поддразнивания, а мужчины – смелые шутки (в дополненной версии 1598 года даже глумление). В дальнейшем функцию пересмешников и насмешников Шекспир полностью передал персонажам низшего социального статуса – преимущественно слугам аристократов, чем исправил ‘чувственный изъян’ своего благородного Юноши (35.8). ‘Чувственный изъян’, в частности, проявился в LLL в образе ‘чёрной  Розалины’ (избранницы протагониста Бирона) – судя по тому, какое скудное развитие нашел он в дальнейшем творчестве (“Ромео и Джульетта”, 1595, и  “Как вам это понравится”, 1599).  Ср. развитие образа “чёрной Женщины” во втором цикле сонетов, 127-153.

Кто читал больше шекспировских комедий, тот не мог не заметить спаренность (twain, twin) – не просто парность (two) персонажей. “Комедия ошибок” (CE) вся базируется на ошибках между двумя двойнями-twins: одна двойня – благородного происхождения, вторая – их слуги, причём все они родились одновременно. Каждый отдельный близнец-слуга является спаренным со своим господином-близнецом, и при внимательном чтении текста становится понятно, что одна половина в каждой паре ‘господин-слуга’ – реальная, а вторая – идеальная (как Санчо Панса и Дон Кихот). В конце один близнец-слуга так прямо и спрашивает другого: “Кто же из нас настоящий, а кто – дух (spirit)?” Подобное (раз)двоение – за статусами, за полом, за душевными состояниями (state в 29) – видим едва ли не во всех последующих комедиях.

8 • Yet doth it steal sweet hours from love’s delight

До сих пор ‘отрадой любви’ – love’s delight – было спонтанное излияние собственных мыслей и чувств на бумагу при воплощении их в выразителя Любви – благородного друга-Юношу, Master-and-his-Mistress. Чтобы избавить его от неподобающего (не слишком благородного) ‘чувственного изъяна’ и избегнуть новых кривотолков (34.12; изображены в LLL-1598 как глумление), нужно было поставить себе определенные рамки: I may not (9). Отсюда и идея самораздвоения, которая требовала бóльшей самодисциплины, изобретательности, работы над словом, что, конечно, уменьшало love’s delight – наслаждение от этого пассионарного творчества (20.2; 52.11-12). Так прогорк для Поэта (3-4) его ‘сладкий’ Юноша, став ‘сладким вором’, который забирает всю сладость Любви ‘себе’ – that sweet thief that sourly robs from me (35.14).

10 • my bewailed guilt

В 35.6, 7, 9 виновником было ‘Солнце’ – ты, Любовь (thy trespass, thy amiss, thy sensual fault). Последними же строками сонета 35 Автор подсказывает, а здесь – заменой местоимения thy на my – указывает, что вина была общей, ибо ‘провинилась’ небом управляемая земная любовь с ее ‘чувственным изъяном’, а она одна: Автора.

♥  Ср. сказанное о Марке Антонии (“Антоний и Клеопатра”):

11 • Nor thou with public kindness honour me, 
12 • Unlesse thou take that honour from thy name.

Имя Юноши-Любви – ROSE – должно было быть красивым, высоким, светлым, честным и чистым (fairest, 1.1), как сама истинная любовь – true love, Love; поэтому носителями этой Любви, true lovers, в шекспировских комедиях были (и остались) молодые дворяне и аристократы. Неблаговидного поступка благородный человек не может приветствовать – тем более на людях (public kindness), – иначе теряется критерий благородства. Отныне носителями неблагородной любви в шекспировских комедиях стали либо люди, которые не имели никаких титулов в качестве дополнения к имени, или же те шляхтичи, аристократы и даже короли, которые терпели в ней поучительное фиаско.