Shakespeare’s Sonnets. Дополнение 4

23.6: The perfect ceremony of love’s right [rite]¹

“Что такое поэзия трубадуров? Экзальтация несчастливой любви. Во всей окситанской, петрарковской, дантовской лирике присутствует одна тема – тема любви, но не счастливой, сбывшейся или удовлетворенной любви (такое представление воображения не возбуждает), а бесконечно неосуществимой. И всегда здесь только два действующих лица: поэт, восемьсот-, девятьсот-, тысячекратно повторяющий свои жалобы, и красавица, всегда ему отказывающая”.

Charles-Albert Cingria. Jeu octan (Mesures, 1937, №2)

В Европе не было поэзии, риторически более глубокой… не было более экзальтированной, более  возбудительной риторики. Возбуждает любовь вне брака, ибо брак означает лишь связь тел, а Любовь, наивысший Эрос, есть стремлением души к осиянной связи вне границ какой бы то ни было любви в этой жизни. Вот почему любовь предполагает чистоту. E d’amor mou castitas (‘чистота от любви исходит’) – поет тулузский трубадур Ґийом Монтанаґоль. Любовь требует также определенного ритуала: domnei, или donnoi, то есть, любовной зависимости, похожей на вассальную. Поэт завоёвывает благосклонность Дамы красотой своей музыкальной [Музической?] присяги. Он на коленях присягает вечную верность, как присягают сюзерену. В знак любви Дама вручает своему паладину-Поэту золотое кольцо, велит ему встать и целует его в чело. Отныне влюбленные повязаны кодексом cortezia [куртуазии]: тайна, терпение, мера как синоним воздержания… А самое главное то, что мужчина становится слугой женщины.

…В течение каких-то двадцати лет зародилось новое видение женщины, полностью противоположное традиционным представлениям (женщина подносится над мужчиной, для которого она становится ностальгическим идеалом), и новая поэзия с очень сложными и изысканными устойчивыми формами, не имевшая предшественниц ни в античности, ни на протяжении нескольких столетий романской культуры после каролингского возрождения. (С. 70)

…Проблема, в общих чертах, состоит в том, что катарская ересь и куртуазная любовь развиваются, совпадая и во времени (XII ст.), и в пространстве (юг Франции). Как же можно считать, что между этими двумя течениями не было никакой связи? Но какая именно связь могла существовать между катарами, аскетизм которых запрещал любые отношения с противоположным полом, и светлыми, радостно-шальными трубадурами, воспевающими любовь, весну, зарю, цветущие сады и Даму? (С. 77)

…Катарская церковь делилась на две группы – ‘совершенных’ (perfecti) и просто ‘верующих’ (credentes, или imperfecti). Только простые верующие имели право жениться и жить в миру, осуждаемом ‘чистыми’ [= катарами], не поддавая себя испытаниям эзотерической морали – умерщвлению плоти, презрению к материи, разрыве всех светских связей. (C. 76)

… Есть ли случайным совпадением то, что трубадуры так же, как и катары, почитают – не всегда практикуя – чистоту? Есть ли случайным совпадением то, что они, как и ‘чистые’, принимают от своей Дамы единственный поцелуй посвящения? И то, что они различают два равные ритуалы-domnei (pregaire, т.е. моление, и entendaire [послушание, служение]) – как в Церкви Любви различают ‘верующих’ и ‘совершенных’? …Разве Бернар Ґи в своем “Учебнике инквизитора” не твердил, что катары верили в Святую Деву, воплощающую для них не телесную женщину, мать Иисуса, а их Церковь? (С.79-80)

…Если Дама является не просто Церковью Любви катаров, или Марией-Софией гностических ересей (женская природа божества), то не имеем ли мы дело с Анимой, или, точнее, духовной частицей человека [anima, animus], которую зовет душа, заключенная в теле, зовет любовная тоска, успокоить которую может только смерть?

Чего ожидал от ‘Дамы своих мечтаний’ – собственно, недоступной, всегда стоящей слишком высоко для него – трубадур, страдая от настоящей любви? Единственного поцелуя, единственного взгляда, единственного приветствия.

Жофре Рюдель в имя любви женщины, которой он никогда не видел, добился встречи с ней, переплыв море, и умер на руках графини Трипольской, как только получил поцелуй мира и приветствия. Эту легенду вспоминают в стихах, воспевающих ‘далекую любовь’. Были и “реальные” дамы… Но были ли они нечто больше, нежели психическое явление? (С.84-85)

Жофре Рюдель, князь де Бле, очень точно сказал, что его Дама – это всего лишь порождение его духа, рассеивающееся с приходом солнца. (С.91)

Итак, можем заметить, что в XII веке Прованс выделялся одним значительным историческим фактом: в одно и то же время и в одних и тех же провинциях – Лангедоке, Пуату, Каталонии, Ломбардии – рядом с лирикой domnei распространяется могущественная ересь. Можно утверждать, что религия катаров была такой же опасной для [официальной] Церкви, как и арианство. Некоторые даже убеждены, что, невзирая на неимоверно кровавые альбигойские войны, в Западной Европе остались миллионы тайных приверженцев этой ереси, начиная от XIII века и вплоть до времен Реформации. (С.73)

1. Переведено из книги: Дені де Ружмон. Любов і західна культура (1956) / Укр. пер. c франц. Ярины Тарасюк. – Львов, 2000. [↩]