Shakespeare. Комментарии к сонету 61

1 Is it thy will – ср. your Will у 57.13.          thy Image – ср. your Image в 24.6 и 59.7.

2-4 shadows like to thee – ‘тени-образы, подобные тебе’: ср. такой же ночной труд души в зарождении нового любовного сюжета в 27-28, 43.

5 thee so far from home = 14 from me far off. ДК

6 my deeds = мои поступки, деяния: прежде всего творческие – сочинения, писания.

7 idle hours, ‘свободные часы, праздное время’ – см. в 44.12; shames – ср. 34–36.
   Как следовало бы поэтам проводить ‘свободные часы’ – свободные от другого, не поэтического труда (лат. otium, англ. leisure, рос. досуг), – подсказывает посвящение к поэме “Венера и Адонис”: «I … vow to take advantage of all idle hours, till I have honoured you with some graver labour» = “Даю обет употребить все мое свободное время и неустанно работать до тех пор, пока не создам в честь вашей милости какое-нибудь более серьезное творение”. Но сонеты 39, 44-45, 48, 57–58 говорят, что существенным условием для творчества нашего Поэта является не столько его досуг, сколько досуг его друга: когда друг на досуге (= absent), поэтический труд “не идет”.

12 To play the watchman ever for thy sake. Образ стража взят из пословицы “Друг друга стережет”. ДК

14 others – См. 12.12, 57.12 и all other в 62.8.

• 6 prye ≈ 8 Ielousie • 9 great ≈ 11 defeat • 13 elsewhere ≈ 14 neere • ГК

ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ КОММЕНТАРИИ

5 • thy spirit that thou send’st from thee so far from home = From me far off • 14

Ситуативные образы предыдущего сонета 60 вроде бы говорят, что Поэт писал его на береге моря, следовательно, далеко от своего английского дома. В действительности же, сонет этот возник в итоге чтения давних книг: см. ДК к 60, ср. 59. А обстоятельства данного стиха и, в частности, строка 14 подсказывают, что речь идет о доме-home, далеко от которого пребывает не Поэт, но его друг-thou – Юноша.

“Ты так далеко от дома” (5), “далеко от меня” (14). Мы знаем, что дом Юноши, где он бывает не всегда, – это дом груди Поэта: дом Любви (ДК к 10.7-8, 10; 31.1-3, 48). Видно, после сонета 55  – или же 59 (см. ДК к 59.13-14-ii) – наш Поэт находится в разлуке со своим Вдохновением. ‘Ревнивый’ дух, навестивший его ночью под видом Вдохновения, радости ему не приносит.

12 • To play the watch–man ever for thy sake

“Друг друга стережет” = One friend watches (cares) for another: эта странная для нас ситуация – когда друг ночью оберегает товарища от какой-то опасности, – не была странной для традиции куртуазной любви, просуществовавшей от двенадцатого по шестнадцатый век и поддерживаемой только в высшем свете, и то далеко не всеми. (Cм. Дополнение 4: The perfect ceremony of love). Основали эту традицию альбигойские трубадуры, чья поэзия служила не столько прославлению Женщины и чистой любви к ней, сколько прославлению Мужчины в его Любви – ‘всем самом лучшем, что в нем  имеется’ (39.2; 1). Только в одном жанре провансальской поэзии, альбе* 

 *alba [Prov. ‘рассвет’ < L albus >Sp. albada < Fr., ModE aubade] = ‘рассветная песнь’. Ср. иллюстрации с по-разному объединенными буквами АА – в природном антураже. 

Albus-белое + Ater-черное

имеем сходную ситуацию – ночное бдение поэта и его воображаемый разговор с другом, который где-то далеко и так же, как поэт, не спит – но рядом с любимой дамой: их любовь под покровом ночи и стережет поэт от ревнивого мужа-барона (пока тот спит). Однако ревнивый муж – враг любви – никоим образом не входит в провансальский ‘любовный треугольник’, – входят любимая дама и двое ‘верных друзей’, один из которых – поэт, другой – любовник дамы (ср. 40-42, 133-134; также ср. персонажей карт: Король, Дама-Королева, Валет). Единственное, о чем в бессонную ночь горячо просит Бога поэт, поющий свою рассветную песнь, – это возможности встретиться со своим другом снова.         

Поэт-певец ‘далекой любви’ и есть её – Любви – верный друг, который частенько не спит (вот как сейчас, пиша любовный сонет 61) и использует всякое иное ‘свободное время’ (idle hours, 7), дабы своим Словом оберечь её (9-11) – истинную любовь, true love – от вражеских посягательств.

Здесь, в Шекспировской модификации образного языка трубадуров, поэт с его ночным любовным сонетом также выступает как страж любви, но с определенными отступлениями от выработанного давным-давно жанрового стандарта: кто-то, рядом с кем не спит отсутствующая сейчас любовь Поэта, – этот кто-то неизвестного пола, да еще и не один (others, 14)! Кроме того, Ревнивцем (8) является не спящий где-то за стенкой муж-барон, но все тот же  любящий нашего Поэта дух любви, которая бодрствует далеко от ее истинного дома и которая – вспомним недавний ‘вассальный’ сонет! – делает счастливыми тех [любящих – в т.ч. и поэтов], с кем она в данный момент пребывает: ДК к 57.12.

Здесь, в 61-ом, любовь, чей дух-Образ (1) велит Поэту “Не спать!”, его счастливым не делает. Наоборот, этот вездесущий и неусыпный друг – alter ego истинно любящих поэтов (true lovers: 10; 21.9; 32.4) – имеет, видно, не очень приятную способность вгрызаться в глубину их душ (6-7). Ибо он – Дуx. А когда он отсутствует как милое поэту Вдохновение, он, видимо, наведывается в еще одном своём тене-проявлении (4): Совести. 

Не удивительно, что в основе сонета 61 лежит психоментальная ситуация провансальской альбы: ведь не так давно, в сонете 59, Поэт озадачивался вопросом, не были ли ‘умы былых дней’ лучше чем современные (которые, возможно, рождают когда-то уже рождённого ребенка) и искал в ‘старых книгах’ ‘образ’, похожий на его собственное новорожденное дитя. Сонет 61 – наглядное свидетельство чтения рукописных (!) книг пятисотлетней давности (59.6) в поисках способов видения и описания человеческой души разумной – Mind.