Shakespeare. Комментарии к сонету 133
|
BEshrew that heart that makes my heart to groane |
Beshrew that heart that makes my heart to groan |
♦♦ Продолжение сонета 42, со сменой адресата.
2 my friend and me
Этот сонет продолжает тему раздвоения души в любви на части духовную (‘друг-Юноша’, Эрос, высокое, ‘лучшая часть души’) и телесную (‘Женщина’, Эрот, низкое, ‘худшая часть души’) – на собственно Любовь и Вожделение. См. 36, 39-42, в особенности 42.3-4: That she hath thee is of my wailing chief, a loss in love that touches me more nearly. Зависимость воображения и пера Поэта от собственных живых чувств неминуемо сказывается на его Юноше (slave to slavery, 4) – т.е. в текстах его любовных комедий и поэм. Скованному естественным Вожделением, с одной стороны, и традиционным затасканным любовным дискурсом, с другой, ему приходится очень тонко резать словом (carve, ДК к 19.9), балансируя ‘на острие ножа’ (95), дабы, поднося низкое (что и является его целью-purpose, 20; 100.1-4), не занизить, не профанировать высокое. Результат см. в сонете 121.
4 slave to slavery … my sweetest friend must be ДК
5 Me from my self thy cruel eye hath taken ДК
6 engrossèd < gross – грубый, огрубевший, отяжеленный. Ср. I Corynth. 29-31: «What I mean, brothers, is that the time is short. From now on those who have wives should live as if they had none; … those who use the things of the world, as if not engrossed in them. For this world in its present form is passing away.»
9 my heart in thy steel bosom’s ward – Ср. образы ‘обмена сердцами’ в любви безусловной, свободной (22) и ‘тюрьмы’ – в любви-привязанности (affection).
• bosomes warde ≈ 11 his garde • ГК
ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ КОММЕНТАРИИ
5 Me from my self thy cruel eye hath taken
‘Твой жестокий глаз отобрал меня от моего Я’. То есть, речь идет о душевном разладе между сознанием и остальной частью того, что человек осознает как ‘Я’. Образ власти ‘женского глаза’ над мужским ‘Я’ одновременно передает и состояние души, и физи(ологи)ческое явление, одинаково связанные с состоянием влюбленности. Беспрестанно думая о той, кого он любит, влюбленный входит в состояние внутренней несогласованности, необычное и неустойчивое, чувствуя некоторую неполноту, нехватку, голод, недостаточность.
Символом любви издавна стало миниатюрное отражение собственной фигуры в чужих глазах, видимое лишь при всматривании глаз в глаза, как перед поцелуем (про-явлением любви). Название этого отражения в некоторых языках даже перешло, метонимически, на сам участок глаза – зрачок, где оно находится (“сидит”). Ср. укр. чоловічок (‘человечек’); англ. pupil (‘зрачок’. также ‘ученик’); франц. pupille (‘зрачок’)< лат. pupilla (‘зрачок’, также ‘девочка-сирота’) < pupus, pupa (‘мальчик, девочка)’.
♥ Вот как Венера-Любовь сманивает Адониса:
| Looke in mine ey-bals, there thy beautie lye Then why not lips on lips, since eyes in eyes? VA 119-120 |
В мои глаза взгляни-ка, милый фетиш, |
Наведенный ниже отрывок из “Двенадцатой ночи” (Twelfth Night, Q-1600) показывает не просто перекликание сюжетных мотивов, образов, лексики между этой любовной драмой и сонетом 133, а проявляет сам принцип формирования Шекспиром драматических сюжетов на основе вдумчивого анализа состояний души, коллизий и переживаний, повязанных с творчеством и зафиксированных им в сонетах. Если посмотреть на его творчество под сонетным ракурсом зрения, то становится понятно, что главные персонажи его драм – это не столь “срисованные с натуры” конкретные современники Поэта (31), как персонифицированные частицы его души – ее сонетные маски-персоны, по-новому расставленные в драматических ситуациях.
♥ Сравните, например, предыдущие стихотворения – в особенности минисюжет, названный ‘любовным троеугольником’ (я + он-thou + она-thou, или я + он-она-you), – и отношения между тремя персонажами “Двенадцатой ночи” – герцогом Орсино (я-I), герцогиней Оливией (она-thou) и пажом герцога, Цезарио (он-thou, boy). Цезарио – это a man in hue (20.7), мужчина с лицом и сердцем женщины, ибо в действительности ‘он’ – это влюбленная в Орсино ‘она’: переодетая пажем Виола:
| Duke. Still so cruell? Ol. Still so constant Lord. Du. What to peruersenesse? you vnciuill Ladie To whose ingrate, and vnauspicious Altars My soule the faithfull’st offrings haue breath’d out That ere deuotion tender’d. What shall I do? Ol. Euen what it please my Lord, that shal becom him. Du. Why should I not, (had I the heart to do it) Like to th’Egyptian theefe, at point of death Kill what I loue: (a sauage iealousie, That sometime sauours nobly) but heare me this: Since you to non-regardance cast my faith, And that I partly know the instrument That screwes me from my true place in your fauour: Liue you the Marble-brested Tirant still. But this your Minion, whom I know you loue, And whom, by heauen I sweare, I tender deerely, Him will I teare out of that cruell eye, Where he sits crowned in his masters spight. Come boy with me, my thoughts are ripe in mischiefe: Ile sacrifice the Lambe that I do loue, To spight a Rauens heart within a Doue. TN 5.1 [F 2265-2286] |
Герцог. Все так же вы жестоки. Оливия. Все так же постоянна, государь. Герцог. В своем упрямстве? Злая красота, На чей алтарь, молитвам недоступный, Души моей бесценнейшую нежность Я приношу, – скажи, что делать мне? Оливия. Да все, что вам угодно, ваша светлость. Герцог. Быть может, должен мне служить примером Египетский пират, что перед смертью Хотел убить любимую? Ведь ревность Порой в своих порывах благородна… Но нет! Хотя ты страсть мою отвергла – И я отчасти знаю, кто посмел Закрыть мне путь к венцу моих желаний, – Живи и впредь принцессой ледяной! Но твоего избранника-любимца, – Клянусь, он горячо любим и мной, – Не допущу к тебе, жестокосердой, Отвергнувшей меня ради него. – Пойдем, мой мальчик! Злоба мозг туманит. Я погублю тебя, ягненок хрупкий, Мстя ворону в обличии голубки. (Пер. Э. Линецкой) |
‘Он [паж-Цезаренок] сидит в венце моих желаний’ (‘sits crowned in his master’s spight’, 2283) – это драматургическое развитие сонетной строки, которой ‘Господин’ Автор обращался к своему легкомысленному ‘второму я’ в 41.9: ‘Ay me, but yet thou might my seat forbear’. Имеем еще одно подтверждение двойного пола сонетного Юноши – это тот человечек–pupil, тот мальчик-ученик, которого наш Поэт видит (или, точнее, хотел бы видеть) в глазах любимой Госпожи перед поцелуем. Это – он (инакомерный) сам.
♥ Отсюда – из двойного себя, увиденного в женских глазах (увиденного женскими глазами), и началась настоящая академия нашего Поэта – настоящая наука (само)познания посредством Любви. Что он и зафиксировал в “Бесплодных усилиях любви” (ДК к 14.9):
|
Now for not looking on a womans face, |
Итак, отказ смотреть на лица женщин |
Похожий мальчик-boy, освященный схожим образом (т.е. ассоциативной стилистикой, как в TN [F 2285]), является объектом ссор между Обероном и Титанией (“Сон в летнюю ночь” – MSND 2.1, 3.2, 4.1), хотя на сцену он не выведен. Как отдельный персонаж этот двуполый (точнее, бесполый) паренек впервые появился в “Двух веронцах”, в роли переодетой Джулии (ДК к 40.8), потом – как переодетые в мужскую одежду Джессика, Порция и Нерисса (“Венецианский купец”), Розалинда (“Как вам это понравится”), Цезарио/Виола… От всех других шекспировских влюбленных ‘ее/его’ отличает воистину беспорочная чистота, духовная сила, мудрость, изобретательность, верность и стойкость чувства – совершенство Любви: beauty’s Rose.
Еще об этом пареньке-boy см. в сонетах 108 и 126; о нем же как паже см. в цитате из “Орхестры”: ДК к 38.2-4.
4 slave to slavery … my sweetest friend must be
Первое упоминание ‘сладкого я’ любви – thy sweet self – см. в сонетах 1 и 4. Об этом же сладком ‘я’, уже материализованном в любовном творчестве и впервые названном ‘другом’, см. 29-31; во второй раз так оно названо в сонете 42 и здесь, в 133. ‘Друг’ этот – мужчина с женским лицом – изначально был синкретичным образным концептом Любви, которую Поэт с любовью же и воспевал (17–20, 21.9; 22, 23, 25.4). Темой любовных комедий является любовь между мужчиной и женщиной, а реальная ее движущая сила – естественное половое влечение, чувственное Вожделение, Lust. Последнее не сразу вырисовалось в образе Темной Госпожи.
‘Она’ – чувственная Любовь-как-женщина – сначала традиционно задумывалась Светлой (the Fair Lady: см. описание внешности Венеры в VA), но потом Поэт отступил от традиции, ибо, согласно духовной природе вещей, феномен и образ Любви не может не быть сдвоенным – субъектно-объектным; причем определяющим здесь всегда является любящий субъект (в данном случае он, Поэт). Итак, Светлая Госпожа осталась невидимо присутствующей – как Ева в Адаме – как Eros в Rose – в двуполом ‘светлом Господине-Госпоже’ сонета 20 – Юноше с женским лицом и сердцем, но зато с мужским (Авторским) видением мира и себя.
Силу собственного вожделения цивилизованные мужчины обычно прикрывают иронией, – вот и в тексте первого шекспировского драматургического Юноши – комедии “Бесплодные усилия любви” – нашлись такие шутливо-сексуальные обертоны. Прообразом сонетной Темной Госпожи и стала живая, остроумная черноглазая аристократка из этой комедии – Розалина.
Жесткая критика, которую навлекло на себя это произведение (33-35), заставила Поэта проанализировать причины и впоследствии очистить своего Юношу от его ‘чувственной погрешности’ (thy sensual fault: 35.9; my bewailed guilt: 36.10) – по существу, ему самому нужно было избавиться от рабской зависимости от собственного плотского начала, – хотя бы в писаниях.