5-8  Сharacter – буква, знак, символ, фигура.
      Your image (‘ваш образ’, 7) и mind (‘ум’, 8) здесь – тождественные понятия.

Mind  [< ME mynd < OE gemynd, ‘memory’, – ср. L mens; – ср. русс. мнить, помнить, мнение, сомнение, – укр. пам’ять, сумління] = ум = разумная (памятливая) душа = то, что думает, воспринимает, чувствует, желает и помнит = субъект сознания. Cр. выражение mind and body.

Душу человеческую (созданную ‘по нашему образу и подобию’ – in our image and likeness, Бытие 1.27-28; 2:7) люди пытались изобразить с помощью языка букв и символов, отколе только научились писать. ДК

10 this composed wonder of your frame  ДК
     Composed wonder = +wonderful composition: еще один образец Шекспировского приёма перестановки значений слов, которые мыслятся як единое семантическое целое (ДК к 6.6).
     Frame – ‘форма (содержания)’, ‘рамка, обрамление’, ‘структура, строение’. См. frame в 5.1-2, 24.3 и в Дополнении The whole Frame of Humanity.

12 revolution – вращение (полный оборот), здесь: циклическая эволюция

13-14 subjects worse … admiring praise. ДК

ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ КОММЕНТАРИИ

5 • O that recórd could with a backward look,
6 • Even of five hundred courses of the Sun,
7 • Show me your image in some antique book,
8 • Since mind at first in character was done

Шестую строку (определяющую ‘взгляд назад’, a backward look, 5) можно читать of five hundred courses of the Sun (= взгляд на пятьсот лет назад), или же of five-hundred courses. Во втором случае речь будет идти о пятисотлетних периодах зодиакального движения Солнца, известных в истории астрономии как самые краткие ‘Великие годы’ (1 = 540 лет земного времени), а в истории культурной символики – как пора циклического возрождения Феникса (19.4). Современный шекспировед описывает ‘Великий год’ так:

Это – период (по-разному исчисляемый), после которого космические тела, как считали, возвращаются на свои исходные позиции. Тем, кто верил во влияние звезд на человеческие дела, естественным образом казалось, что оно вызывает соответствующие циклические повторения в человеческих делах.
                                              Shakespeare’s Sonnets, Edited with Analytic Commentary by Stephen Booth. – Yale UP, 2000. – P. 237.

Шекспир естественным образом верил во влияние звезд на человеческие дела (см. хотя бы 15.3-4; 26.9-12) – и не он один. В 1593 году в Лондоне вышла из печати одна из лучших в истории английской поэзии антологий, преимущественно анонимных авторов, под симптоматичным названием “Гнездо Феникса” (ДК к 14.8). Шекспир (и не он один) считал Фениксом его эпохи королеву Елизавету. 

♥ См. в конце хронологически последней (1613) шекспировской пьесы “Генрих VIII, или Все правда” (King Henry the Eighth, or All is true: впервые напечатано в Фолио-1623) монолог архиепископа Кентерберийского, Томаса Кранмера, над колыбелью инфанты Елизаветы Тюдор, который недаром подан как боговдохновленное пророчество о рождении целых двух Фениксов. Одна из Фениксов – сама Елизавета (1533-1603: ДК к 53, 55); ее потомок – мужского рода. Посвященную этому потомку часть монолога (строки 3410-26) однозначно трактуют как единственную “челобитную” Автора королю Якову Стюарту (1603-1625).

Cranmer Let me speake Sir, For Heauen now bids me; and the words I vtter, Let none thinke Flattery; for they’l finde ’em Truth. This Royall Infant, Heauen still moue about her; Though in her Cradle; yet now promises Vpon this Land a thousand thousand Blessings, Which Time shall bring to ripenesse: She shall be,        [3390] (But few now liuing can behold that goodnesse) A Patterne to all Princes liuing with her, And all that shall succeed: Saba was neuer More couetous of Wisedome, and faire Vertue Then this pure Soule shall be. All Princely Graces That mould vp such a mighty Piece as this is, With all the Vertues that attend the good, Shall still be doubled on her. Truth shall Nurse her, Holy and Heauenly thoughts still Counsell her: She shall be lou’d and fear’d. Her owne shall blesse her;   Her Foes shake like a Field of beaten Corne, And hang their heads with sorrow: Good growes with her. In her dayes, Euery Man shall eate in safety, Vnder his owne Vine what he plants; and sing The merry Songs of Peace to all his Neighbours. God shall be truely knowne, and those about her, From her shall read the perfect way of Honour, And by those claime their greatnesse; not by Blood. Nor shall this peace sleepe with her: But as when          [3410] The Bird of Wonder dyes, the Mayden Phoenix, Her Ashes new create another Heyre, As great in admiration as her selfe. So shall she leaue her Blessednesse to One, (When Heauen shal call her from this clowd of darknes) Who, from the sacred Ashes of her Honour Shall Star-like rise, as great in fame as she was, And so stand fix’d. Peace, Plenty, Loue, Truth, Terror, That were the Seruants to this chosen Infant, Shall then be his, and like a Vine grow to him;                [3420] Where euer the bright Sunne of Heauen shall shine, His Honour, and the greatnesse of his Name, Shall be, and make new Nations. He shall flourish, And like a Mountaine Cedar, reach his branches, To all the Plaines about him: Our Childrens Children Shall see this, and blesse Heauen.   Kin. Thou speakest wonders.   Cran. She shall be to the happinesse of England, An aged Princesse; many dayes shall see her, And yet no day without a deed to Crowne it.                   [3430] Would I had knowne no more: But she must dye, She must, the Saints must haue her; yet a Virgin, A most vnspotted Lilly shall she passe To th’ ground, and all the World shall mourne her.   Kin. O Lord Archbishop Thou hast made me now a man, neuer before This happy Child, did I get any thing. This Oracle of comfort, ha’s so pleas’d me, That when I am in Heauen, I shall desire To see what this Child does, and praise my Maker.                                                                                      H8 5.4 [3384-440]

Кранмер.   Позвольте мне сказать:  Мне речь внушает бог, в моих словах  Любой найдет не лесть, а только правду.  Сей царственный младенец (с небесами  Пока что не утративший единства)  Уже и в колыбели обещает  Британии поток благодеяний.  Со временем откроются они,  Не многие из нас увидят это.  Она послужит образцом монархам  Ее эпохи и годов грядущих.  Она царице Савской не уступит  В добре и мудрости. Все благородство  И добродетель – спутница добра,  Все, что царицу эту отличало,  Умножится в сем царственном младенце.  Ей истина кормилицею будет,  Советником ей станет благочестье,  Ее любить, ее бояться будут:  Друзья ей вознесут благословенья,  Враги же, как побитые колосья,  Дрожа, поникнут в горе головой.  С ней расцветет добро, и будет каждый  В тени своих садов и без боязни  Вкушать плоды того, что он посеял,  И петь своим соседям гимны мира,  И господа все истинно познают.  Она научит подданных своих  Всем подлинным понятиям о чести,  Чтоб в них – не в знатности – обресть величье.  И не померкнет с нею вечный мир!  Как девственница-феникс, чудо-птица,  Себя сжигая, восстает из пепла  Наследником, прекрасным, как сама, –  Так и она, вспорхнув из мрака к небу,  Свои заслуги передаст другому,  Который из ее святого пепла  Взойдет в сиянье славы, как звезда,  Ее навек незыблемый наследник.  Мир, изобилье, правда, страх, любовь,  Служившие избраннице-младенцу,  Вокруг него взрастут лозой покорной.  Повсюду, где сияет солнце в небе,  И честь, и имени его величье  Пребудут, страны новые создав.  Он будет славен, будет процветать,  Как горный кедр, свои раскинув ветви.  Почтят, увидев это, наши внуки  Хвалой творца.    Король Генрих. Ты чудеса пророчишь!    Кранмер. На благо Англии ей предстоит  Жить много лет, но будет каждый день  Из тысяч дней увенчан добрым делом.  Не знать бы больше мне! Но умереть  Ей должно, в сонм святых вступая девой.  Чистейшей лилией сойдет она  В могилу, и весь мир ее оплачет.    Король Генрих. О лорд-архиепископ, –  Ты мне вернул достоинство мужчины!  До этого счастливого младенца  Не создал я на свете ничего.  Так радостно мне это предсказанье,  Что и с небес хотел бы видеть я  Деянья дочери, хваля творца.     (Пер. В. Томашевского)

10 • this composed wonder of your frame

Поэт формирует (frames) содержание словом. Речь идет, следовательно, об удивительной структуре  (frame) скомпонованного им лежащего перед ним сочинения-this, и об изумлении-wonder, которого достойна как эта композиция, так и сам описанный ею оригинал – ‘ваш образ’ (your image, 7), образ разумной души (mind, 8). Этой удивительной словесной композицией можно было бы считать уникальную поэму о человеческой Душе, Nosce teipsum (ДК к 52, 53 и 57), однако Поэт в этой поэме и к Человеку в целом, и к Душе обращается на ‘ты’ – ведь он исследует собственную душу, хотя  мыслит обобщенно, как и надлежит философу.

В поисках этой удивительной композиционной структуры – this composed wonder – можно попробовать опереться на заключительную мысль сонета:

13 • O sure I am, the wits of former days
14 • To subjects worse have given admiring praise.

Последняя строка предлагает два прочтения, в зависимости от логики Автора, который мог акцентировать ее первую или ее вторую половину.

(i) Акцент на ‘восторженном прославлении’ (admiring praise, 14) делает эту часть фразы Авторской характеристикой собственной композиции-this:

‘восторженное прославление’ объекта (темы: subject), равного которому не было в былые дни,
хотя и худшие объекты поэты прославляли так же восторженно’.

В этом случае Автор мог иметь в виду свои “Гимны Астреи” – 26 гениально уложенных акростихов, ‘восторженно прославлявших’ душу идеальной Женщины-правительницы, королевы Елизаветы. 26 составных частей этой композиции соответствовали 26-и годам Великого века, длившимся не полтысячи (6), а тысячу земных лет, и завершался этот цикл нисхождением на Землю богини Справедливости Астреи. С ее нисхождением в человеческое общество возвращался Золотой Век (Овидий, Метаморфозы, I.90-150). См. Посвящение Елизавете поэмы о бессмертии души: ДК к 57.12♥, также “Гимн VII. К Розе”, в ДК к 53.14. Утверждением о Золотом Веке елизаветинской Англии заканчивается и первая часть “Орхестры”.

HYMNE  I. OF ASTROEA. EARLY before the day doth spring, Let us awake my Muse, and sing ; It is no time to slumber, So many ioyes this time doth bring, As Time will faile to number. But whereto shall we bend our layes ? Euen vp to Heauen, againe to raise The Mayd, which thence descended ; Hath brought againe the golden dayes, And all the world amended. Rudenesse it selfe she doth refine, Euen like an Alchymist diuine ; Grosse times of yron turning Into the purest forme of gold ; Not to corrupt, till heauen waxe old, And be refined with burning.

Гимн I. Астрея Рано-рано, пока еще день не возник, вставай, моя Муза, и пой – некогда спать, столько радостей эта пора несет, что Время собьется со счета. Но куда мы направим песни свои? Прямо в Небо, вновь поднося Невесту, низошедшую оттуда, что привела обратно златые дни и улучшила мир весь. Она саму грубость облагораживает, точно как божественный Алхимик, пошлые времена железа обращая в чистейшую форму золота, которое не стареет, пока не состарится небо, лишь будет совершенствоваться в огне.

HYMNE XXVI. To Enuy. ENUY, goe weepe; my Muse and I Laugh thee to scorne: thy feeble eye Is dazeled with the glory Shining in this gay poesie, And little golden story. Behold how my proud quill doth shed Eternal nectar on her head; The pompe of coronation Hath not such power her fame to spread, As this my admiration. Respect my pen as free and franke                  [4.4] Expecting not reward nor thanke,              [23.11] Great wonder onely moues it; I never made it mercenary,                           [21.14] Nor should my Muse this burthen carrie As hyr’d but that she loues it.                         [21.9]

Гимн XXVI. К Зависти Плачь, Зависть: мы с моей Музой смеемся над тобой – твой слабый глаз ослеп от великолепия, сияющего в этой веселой поэзии и золотом сказаньице. Смотри, как гордое мое перо брызжет нектаром на ее голову; роскоши коронации не под силу так славу ее распространить, как этот мой восторг. Видишь, мое перо свободно и щедро, не ждет награды, ни благодарности, движимое лишь безмерным удивлением; я никогда пера не продавал, и Муза моя этот плод вынашивает не по найму, но потому, что ей так нравится.

Хотя акростихи эти были написаны года два или три назад (в мае 1591 или 1592 года), но с завершением “Лукреции” (к апрелю 1594, см. ДК к 55.13-14 и 51.6♥), после пересмотра других своих лучших произведений (52–53) и чтения чужих (1-4, 13-14) мог возникнуть и этот сонет как итог собственных достижений в поэтизации человеческого духа.

(ii) Толкование последней строки с логическим акцентом на ее первой половине, subjects worse, тоже, хотя уже по-иному, вписывается в контекст шекспировского творчества 1594 года. При таком акцентировании   речь идет о худых и худших темах для восхваления:

‘я уверен, что былые умы восторженно восхваляли и худшие темы’.

В мае 1594 года была зарегистрирована к печати и напечатана старая пьеса, The Taming of a Shrew, “Укрощение строптивицы’’ – предшественница нового варианта, The Taming of the Shrew, впервые появившейся в Фолио-1623. Поменяв место действия, имена персонажей и сам текст, Автор второй “Строптивицы” оставил структуру первой – костяк главного сюжета и, частично, его обрамление (frame). Этим обрамлением в A Shrew служил отдельный минисюжет, состоящий из целой сцены ‘Вступления’ (Induction) и краткой заключительной мизансцены (во втором варианте, The Shrew, заключение исчезло). Главный персонаж минисюжета – пьянчужка-простолюдин. Во ‘Вступлении’ его “облагораживают”, облачая в лорда, но настоящий сдвиг в сторону благородства происходит внутри, в его душе, под влиянием главного сюжета – пьесы-в-пьесе: пьесы о любви, просмотренной им как замечательный назидательный сон (‘Заключение’). В целом минисюжет видится как реальная плоть (форма, субстанциональная рамка = substance), охватывающая ‘сон о любви’ как эфемерную ‘лучшую часть’ души простолюдина (содержание = shadow). Во втором, художественно совершенном варианте, структура ‘душа-во-плоти’ (shadow–within–substance) распалась. Зато похожая структура появилась в “Сне в летнюю ночь”, написанном к концу того же года (сонеты 88-89). 

Излишне говорить, что не-простолюдин сочтет эту любовную историю не очень-то благородным образцом ‘восхваления темы’ – любви к женщине. Но ‘былые умы восторженно восхваляли образцы и похуже’: например, адюльтер в Овидия или в трубадуров (‘500 лет назад’, 6; см. ДК к 61), или половой акт – в средневековом “Романе о Розе”, метаморфозы осла…

Если это прочтение (ii) сонета 59 верно, то можно смело предположить, что ранний вариант “Строптивицы” – аноним, вышедший из печати в 1594 году – также принадлежал (очень раннему) перу нашего Поэта.